Леонид мартынов поэт. Леонид мартынов. Музыкальные произведения на стихи поэта

Родился в семье гидротехника путей сообщения Николая Ивановича Мартынова и дочери военного инженера, учительницы Марии Григорьевны Збарской в г. Омске. Дебютировал в печати в 1921 г. заметками в омских газетах «Сигнал», «Гудок», «Рабочий путь». Первые стихотворения были напечатаны в сборнике «Футуристы», изданном в походной типографии агитпарохода «III Интернационал». Входил в футуристическую литературно-художественную группу «Червонная тройка» (1921–1922), куда входили также В.Уфимцев и В.Шебалин. Став разъездным корреспондентом сразу двух журналов («Сибирские огни» и «Сибирь») и двух газет («Омский водник» и «Сибирский гудок»), Мартынов исколесил всю Сибирь. Участвовал в геологических экспедициях. В 1927 редактор «Звезды» Н. Тихонов напечатал стихотворение «Корреспондент». В 1930 г. в Москве вышла первая книга Мартынова - очерки о Прииртышье, Алтае и Казахстане «Грубый корм, или Осеннее путешествие по Иртышу» (Москва, «Федерация», 1930). В 1932 г. сдал в редакцию «Молодой Гвардии» книгу «новелл о любви и ненависти в годы начала социалистической перестройки», которую так и не напечатали и которая считается ныне пропавшей.
В 1932 был арестован по обвинению в контрреволюционной пропаганде и осужден по делу так называемой «Сибирской бригады» по ст.58-10 УК к высылке на три года в Северный край. (Реабилитирован прокуратурой СССР 17 апреля 1989 г. посмертно). Административную ссылку провел в Вологде, где жил с 1932 до 1935. Работал в местной газете «Красный Север», где и встретился с будущей женой, Ниной Поповой. После ссылки они вдвоем вернулись в Омск.
Началом «настоящей литературной известности» поэт называет публикации «Увенькая» и «Тобольского летописца» в «Сибирских огнях» В. Итина в 1936 г. По словам поэта, Вивиан Итин сыграл большую роль в его жизни. («…Нас объединяли многие творческие и, я бы сказал, политические, государственные интересы»).
В 1939 году к Мартынову пришла литературная известность: вышла книга «Стихи и поэмы» (Омск, 1939). Поэмы с исторической сибирской тематикой заметил и оценил К Симонов в рецензии «Три поэмы»(«Литературная газета», июль 1939). На следующий год выходят исторические очерки об Омске «Крепость на Оми» и книги «Поэма» (выходят одновременно в Москве и Омске).
В 1942 г. благодаря хлопотам А.Калинченко был принят в Союз писателей. В 1943 К.Симонов предложил заменить его фронтовым корреспондентом в «Красной Звезде». Однако, когда Л. М. вернулся в Омск «за вещами», то был призван в армию, в Омское пехотное училище. По состоянию здоровья был освобожден от военной службы.
Сборник «Лукоморье», зарезанный А. Фадеевым, усилиями нового председателя Союза писателей СССР Н. Тихонова вышел в 1945 г. В 1946 г. в «Литературной газете» вышла погромная статья В. Инбер «Нам с вами не по пути, Мартынов!» (о книге стихов «Эрцинский лес», Омск, 1946). После резкой критики и «проработки» в Москве, Омске и Новосибирске тираж книги был уничтожен, и доступ к печати закрылся на девять лет. Все это время поэт пишет «в стол» и зарабатывает переводами.
В 1946 г. переезжает в Москву.
Переводил на русский язык стихотворения английских (Ч. Дибдин, А. Теннисон), чешских (Ян Неруда), чилийских (Пабло Неруда) венгерских (Э. Ади, А. Гидаш, Д. Ийеш, Ш. Петёфи, Мадач, Й.Аттила), литовских (Э. Межелайтис), польских (Я. Кохановский, А. Мицкевич, Ю. Тувим, Ю. Словацкий, Ю. Пшибось, А. Важик, Ц. Норвид, К.Галчинский), французских (А. Рембо, В. Гюго, Ш. Бодлер), итальянских (С. Квазимодо, А.Северини), югославских (О.Жупанчич, М.Крлежа) и др. поэтов. По словам Л. М., он перевел около ста тысяч стихотворных строк. За переводческую деятельность награжден правительством Венгрии орденами Серебряный Крест (1949 г.) и Золотая Звезда (1967 г.), а правительством Болгарии - орденом Кирилла и Мефодия I степени (1976).
Первая книга после вынужденного простоя вышла в 1955 г.(сразу ставшая редкостью зелененькая «молодогвардейская» книжка). В 1957 г. она была переиздана. После этого Мартынова стали печатать так часто, что Ахматова по этому поводу ворчала, что поэту вредночасто печататься.
Л. Мартынова часто вспоминают в связи с выступлением на общемосковском собрании писателей 1958 года, где речь шла о Б. Пастернаке. Вернувшегося только что из Италии Мартынова вызвали на трибуну рассказать об отношении итальянцев к Пастернаку. Мартынов выразил раздражение «сенсационной трескотней» заграничной печати вокруг одного имени. Считается, что Мартынову, который искренне не любил Пастернака, простили это выступление.
В 1960-1970 гг. пишет книгу мемуарной прозы, которую задумывал назвать «Стоглав». Сам поэт писал, что «Стоглав» «касается не только возникновения того или другого моего стихотворения, но, будучи правдив и ясен, по возможности - всего строя жизни» («Дар будущему», с.400). Однако время и цензура не позволили напечатать все главы одновременно, потому последовательность глав нарушена. Первый сборник автобиографических новелл «Воздушные фрегаты» вышел в 1974 г. По красоте стиля его можно назвать «энциклопедией» жизни омских художников 1920-1940-хх гг. Второй сборник новелл - «Черты сходства» - вышел уже после смерти поэта (М., Современник, 1982). И, наконец, спустя четверть века, в 2008 были напечатаны все остальные новеллы книги «Стоглав» (М., Вече, 2008).
Л. М. трижды награждался орденом Трудового Красного Знамени: в 1964, 1971 и 1975 гг. Лауреат Государственной премии РСФСР им. А. М. Горького за книгу стихов «Первородство» (1966). Лауреат Государственной премии СССР за сборник стихов «Гиперболы» (1974 г.).
В 1979 г. умирает жена Нина, а менее чем через год и сам поэт. Похоронен Мартынов на Востряковском кладбище. Леонид Мартынов был одним из последних великих русских поэтов XX века, удерживавших традиции, успевших подышать воздухом поэтического обновления начала века. Возможно, с его уходом эта связь в современной литературе навсегда оборвалась. (Информация взята из Википедии).

Вы знаете, что значит быть свободным?

Ведь это значит быть за всё в ответе!

Л. Мартынов

Удивительно.

Перелистывая страницы книги:«История русской литературы», с желанием найти информацию о поэте Леониде Мартынове, на стр. 331 вышел на Николая СоломоновичаМартынова (1815 - 1875), который, якобы, должен был стрелять в М.Ю. Лермонтова. Николай Мартынов - учился в одной школе гвардейских прапорщиков, с Михаилом Лермонтовым,они были друзьями и партнёрами по фехтованию. В юности Н. Мартынов писал стихи. Он же автор воспоминаний: «Моя исповедь».Убийство М.Ю. Лермонтова, см. в блоге: «Сколько же можно глумиться над историей»,7 авг. 2016 г.

О Николае Соломоновиче Мартынове - знают все.О поэте Леониде Николаевиче Мартынове (1905 - 1980) - знают единицы: «На свете много весьма непостижимогодля ума…»

Большой советский поэт Леонид Мартынов обладал даром предвидения. За полвека до мировой глобализации, он говорил:

Да ещё, чтоб смирить нищету, разъяснили,

Что мир-это мор;

Что число бедняков сократив,

На земле т покой и простор

Обеспечат холера и тиф,

Ибомир вообще - это тир

Для пальбы по мишени живой… (1953 год)

А в 1954 году поэт уже знал, что постхристианскийЗапад исключилиз остатков своей нравственности ценность человеческой жизни:

Огонь идёт по человеку!

Все тяготы он перерос, -

Вот и палят по человеку,

Чтоб превратить его в калеку,

В обрубок, если не в навоз.

В 1960 годупоэт с репортёрской точностью предсказал крупнейшую трагедию мирового масштаба - Чернобыль.Журналисты, как обезьяны, повторяли, что «мирный атом, войдёт в каждый дом»;Л. Мартыновпредупредил:

«Где - тотам / Испортился реактор, / И частиц каких - то напустил. / Известил о том один редактор, / А другой не известил. / И какой - то диктор, что - то крикнул, / А другой об этом ни гу-гу. / Впрочем, если б и никто не пикнул, / Всё равно молчать я не могу!»

Леонид Мартынов - поэт чётко выверенной мысли!

Почти в каждом из его стихотворений, можно найти строчки, как афоризмы, изречения, эпиграфы, цитаты:

«события надвигаются, / Быстрей, чем можно ждать!»;

«Летоисчисления смешались в головах…»;

«И хоть на вкус да цвет и нет закона / Подумать: кто к чемубывает глух!»;

«Сонеты, / Как старинные монеты / Скороткими легендами, литые / Из серебра, а то и золотые…»;

«Есть книги / В иные из них загляни /И вздрогнешь: / Не нас ли / Читают / Они!» и мн., мн. др.

В русской литературе есть аналог «Горе от ума» А.С. Грибоедова, где многие строки поэмы ушли на афоризмы:«Вкус, батюшка, отменная манера», и т.п.

В 1927 году поэт напишет:

«Ведь наших дней трескуч кинематограф,

Ведь ГЕПЕУ - наш вдумчивый биограф -

И тот не в силах уследить за всем…»

Однако в 1932 году Леонид Мартынов был арестован, по делу «сибирских поэтов», обвиняемых в контрреволюционной пропаганде.По этому делу проходили многие литераторы, в том числе поэт Павел Васильев (1910 - 1937). Замечательный поэт Павел Васильев ушёл из жизни в возрасте М.Ю. Лермонтова.По словам нашего современника - поэта Николая Мельникова (1966 - 2007), который предсказал и свою смерть:

Поэтов нагло убивали

во все века, и каждый раз

убийц на волю отпускали -

другим поэтам напоказ !

В 1934 году - за три года до смерти, П. Васильевсоздаст несколько вдохновенных стихов, посвящённых Натальи Кончаловской, за которой он ухаживал:

« … Только не забудь, что рядом с нами,

Разбивая острыми носами

Влаги за стоявший изумруд

По «Москве» под злыми парусами

Струги деда твоего плывут.»

В 1945 году выйдет вторая книга Леонида Мартынова, где будет представлена чУдная поэма: «Лукоморье», и этот романтический реализм принесёт поэту всероссийскую популярность. «Замечали - / По городу ходит прохожий? / …И всегда об одном затевает беседу: / - Успокойтесь, утешьтесь - я скоро уеду!».

Поэма явила и эпическую форму, и интимную интонацию в описании коммунального быта московской поры предвоенных лет…

И здесь просится вспомнить опять Николая Мельникова, и его стихотворение «Москва», 1982 года.

Москва меня - не поняла

Москва меня - не приняла!...

И если вы, родимые,

на свет пришли разинями,

то вам не будет льстить Москва / «базарно-магазинная»…

А для меня, голодного,

она навек останется / «столово-бутербродною».

Вот такая перекличка поэтов: у Леонида Мартынова коммунальный быт москвичей написан с лирической иронией, у Николая Мельникова - осуждающий протест…

Для провинциала, Москва, конечно же - жестокий город. А, ведь,Н.А. Мельников окончил ГИТИС им. Луначарского. Актёр и режиссер. Член Союза Писателей России, лауреат литературной премии им. Фатьянова.

В этой связи, как не вспомнитьфильм: «Приходите завтра», спрекрасной актрисой Екатериной Савиновой (1926 - 1970)…

У Леонида Мартынова есть стихотворенье: «На смерть Пикассо» -

«…Весной пожарами лесными, возникшими на юге Франции, / Отмеченсмертный час Пикассо?

Оплакать Лермонтова гибель

В горах Кавказа

Хлынул ливень.

И полным солнечным затмением

Была смерть Горького отмечена…

В день похорон Леонида Мартынова на Востряковском кладбище, в Москве,

как пишет его биограф Виктор Утков, небо было в могучих кучевых облаках: «Они словно воздушные фрегаты, сопровождали наш печальный кортеж»…

Стихотворение: «Воздушные фрегаты» было создано молодым поэтом Л. Мартыновым в 1922 году, в Омске. Уже в те годы он превращает город, в «сказочную» - «Гиперборею»…

Сюжет стихотворения явился неожиданно.«О, если б знали из какого сора, растут стихи, не ведая стыда…».Поэт и молодая дама сидели у окна и вели беседу.Поэт разглядел на небе облака, похожие на воздушные фрегаты.Дама внимательно смотрела на парадный подъезд, рядом стоящего дома, где располагалось учреждение:«Управление по обеспечению безопасности кораблевождения, в устьях рек у берегов Сибири». Это было время, когда молодые советские служащиепридумывали названия своих организаций, а затем упражнялись в создании ихзабавныхаббревиатур.Так появился в Омске:«Убекосибирь»-тоже плод романтики, но совслужащих…

Леонид Мартынов напишет:

Померк багровый свет заката,

Громада туч росла вдали,

Когда воздушные фрегаты

Над нашим городом прошли.

Сначала шли она как будто

Причудливые облака

Но вот поворотили круто,

Вела их властная рука…

В. Утков - продолжает: «и вот шквалистый ветер пронёсся над вершинами берёз.

Пришла неистовая гроза… Казалось сама природа скорбела, провожая Поэта. И одновременно с этим приветствовало начало его новой жизни…

И вот концовка стихотворения на смерть Пикассо:

Что это было?Совпаденьем?

Тогда число их бесконечно!

Но надо подлинно возвыситься,

Чтоб на печаль бы отвечали

Не только вздохи летописца!..

Город Омск - помнит своего Поэта! В 2001 году в центре города былаустановлена трёхтонная базальтовая глыба, с гранитной табличкой, на которой высечены слова:

«Капитану воздушных фрегатов Леониду Мартынову от омичей».

Мартынов Леонид Николаевич (9(22).05.1905, Омск - 27.06. 1980, Москва) - поэт, переводчик, мемуарист.

Из семьи Н.И.Мартынова, инженера-строителя железных дорог, потомка “мещан Мартыновых, ведущих начало от деда своего офени, владимирского коробейника-книгоноши Мартына Лощилина” (“Воздушные фрегаты”). М.Г.Збарская, мать поэта, привила сыну любовь к чтению, к искусству. В отрочестве М. увлекался чтением неоромантической литературы (А. Конан Дойль, Дж. Лондон, А. Грин), серьезно изучал географию и геологию, интересовался “техникой в самом широком смысле этого слова” и фольклором Сибири. Учился в Омской классической гимназии, но курс не окончил: учеба была прервана революцией.

В 1920-м присоединился к группе омских футуристов, “художников, артистов и поэтов”, которую возглавлял местный “король писателей” А.С.Сорокин. С 1921 начал публиковать заметки в омской газете “Рабочий путь” и стихи в местных журналах, позднее - в ж. “Сибирские огни”. Вскоре отправился в Москву поступать во ВХУТЕМАС, где попал в круг близких по духу молодых художников-авангардистов. Однако малярия и голод заставили М. вернуться домой. В Омске поэт продолжал заниматься самообразованием, вернулся к журналистской деятельности и активному участию в художественной жизни города. Выполняя редакционные поручения, ездил по Сибири. Он несколько раз пересек южные степи по трассе будущего Турксиба, исследовал экономические ресурсы Казахстана, побывал на строительстве первых совхозов-гигантов, совершил агитационный перелет на самолете над Барабой, степным районом, занимался поисками мамонтовых бивней между Обью и Иртышом, древних рукописных книг в Тобольске. Этот период жизни М. нашел отражение в его кн. очерков “Грубый корм, или Осеннее путешествие по Иртышу” (М., 1930). Опыт журналиста в дальнейшем определит некоторые темы и элементы поэтики М.

В 1932-м М. был арестован по обвинению в контрреволюционной пропаганде. Поэту приписали участие в мифической группе сибирских писателей, в “деле сибирской бригады”. От гибели спасла случайность, но в 1933-м М. был отправлен в административную ссылку в Вологду, где жил до 1935, сотрудничая в местных газетах. После ссылки вернулся в Омск, где написал ряд поэм с исторической сибирской тематикой и где в 1939 издал кн. “Стихи и поэмы”, принесшую М. известность среди читателей Сибири.

В 1945-м в Москве была издана 2-я кн., “Лукоморье”, которой поэт обратил на себя внимание более широкого круга читателей. Данная кн. - этапная в творчестве М. В 1930-х поэт в ряде стихотворений и поэм разработал, или попытался реконструировать, сибирский миф о северном счастливом крае, который предстает в стихах М. в облике то фантастической Гипербореи, то легендарной “златокипящей Мангазеи”, то почти реального - М. искал этому исторические доказательства - Лукоморья. Основной миф складывался из разнообразных преданий: о северной Золотой Бабе, о средневековой земле пресвитера Иоанна и др. Сказались как давнее увлечение автора историей Сибири, так и юношеское увлечение неоромантикой: в ряде произведений поэт воспел экзотику странствий, раскрыл романтическое в повседневном и современном. Стихи этого периода, характеризуемого своеобразным “романтическим реализмом” поэтического зрения М., позднее принесут автору всероссийскую популярность.

В конце 1940-х М. подвергся “острой журнально-газетной проработке, связанной с выходом в свет книги “Эрцинский лес” (“Воздушные фрегаты”). Поэта перестали печатать. Новые кн. М. начали выходить только после смерти Сталина (с начала “оттепели” до 1980 было издано более двадцати кн. поэзии и прозы).

В конце 1950-х поэт по-настоящему получает признание. Пик популярности М., упрочившейся с выходом его кн. “Стихотворения” (М., 1961), совпадает с обостренным читательским интересом к лирике молодых “шестидесятников” (Евтушенко, Вознесенского, Рождественского и др.). Но парадоксальность ситуации и несчастье для М. как поэта в том, что его гражданская позиция на протяжении 1960-х, бывало, не отвечала настроениям его аудитории, прежде всего молодой творческой интеллигенции. М.-человек, М.-гражданин не менялся, но менялась эпоха - а потому и М.-поэт: теперь свои социальные взгляды приходилось выражать более четко. Именно в период “оттепели” появляются первые стихи М. о Ленине, вскоре после “оттепели” - стихи к юбилейным датам. Уменьшается интерес их автора к совершенствованию поэтической техники: М. ищет новые темы. Уменьшается доля историзма в лирических сюжетах М., меньше романтики, но все больше попыток выглядеть современно. Поэта завораживают новые технические, а прежде всего - выражающие их языковые реалии: с готовностью он спешит поместить в стихи транзисторы, реакторы и самолеты ТУ. Следствие - постепенное падение читательского интереса, которое, очевидно, ощущал и сам поэт:
“Суетня идет, возня/ И ужасная грызня/ За спиною у меня.// Обвиняют, упрекают,/ Оправданий не находят/ И как будто окликают/ Все по имени меня” (“Чувствую я, что творится...”, 1964).

Лирика М. 1960-1980-х значительно уступает по художественным достоинствам его поэтическому творчеству 1930-1950-х. Однако в последний период жизни М. демонстрирует талант мемуариста, публикуя сб. интересных автобиографических новелл “Воздушные фрегаты” (М., 1974). Но и поэтический гений не был утрачен: последние десятилетия жизни М. познакомили русских читателей с его замечательными переводами с литовского (впервые перевел Э.Межелайтиса), польского (А.Мицкевич, Я.Кохановский, Ю.Тувим), венгерского (А.Гидаш, Д.Ийеш, Ш.Петефи, Э.Ади) и др. языков. Впрочем, раздвоенность М., одаренного Поэта - и подцензурного стихотворца, Мыслителя - и осторожного гражданина, проявившаяся и в подходе к переводам, была однажды им выдана. С юности мечтавший переводить А.Рембо, П.Верлена, Суинберна и др. западноевропейских классиков, но чаще занимавшийся переводами лирики коллег-современников из стран соцлагеря, в стих. “Проблема перевода” М. - по-своему честно - признался, обращаясь к воображаемым Вийону, Верлену, Рембо:
“Пускай берут иные поколенья ответственность такую, а не мы!// Нет, господа, коварных ваших строчек да не переведет моя рука И вообще какой я переводчик! Пусть уж другие и еще разочек переведут, пригладив вас слегка”.

Как многие, М. начал творческую деятельность с подражаний. “Футуризм” юного поэта и его товарищей был не более чем игрой. Но стихи Маяковского-футуриста помогли М. и в освоении классики. М. вспоминал, к примеру, что “не интересовался Лермонтовым”, но когда “прочел у Маяковского о том, что “причесываться... на время не стоит труда, а вечно причесанным быть невозможно”, Лермонтов ожил, перестав быть только обязательным гимназическим уроком словесности” (“Воздушные фрегаты”). Знакомство с лирикой А.Блока помогло лучше понять любимого Маяковского, а затем привело к одновременному воздействию творчества двух поэтов на самые ранние стихи М. с их урбанистической тематикой (например, стих. “Провинциальный бульвар”, 1921). В этих ранних стихах бывают ощутимы интонации раннего Гумилева (“Серый час”, 1922), мотивы и речевые обороты Есенина (“Рассмейтесь”, 1922). М.-школяр пробует себя в классических формах (сонеты “Алла”, 1921; “Сонет”, 1923).

Подлинный голос М. зазвучал в 1924-м: “Вы поблекли. Я - странник, коричневый весь./ Нам и встретиться будет теперь неприятно./ Только нежность, когда-то забытая здесь,/ Заставляет меня возвратиться обратно” (“Нежность”). С конца 1920-х в лирику поэта раз и навсегда входят элементы диалога - с читателем, со своими героями, с самим собой (“Летописец” и “Река Тишина”, 1929; позднее - “Деревья”, 1934). Еще одним характерным признаком манеры М. стал романтический взгляд на историю, выразившийся в балладной сюжетности многих произведений (“Ермак”, 1936; “Пленный швед”, 1938). В стихах М. начинает разрабатывать миф о “златокипящей Мангазее” (“Гипер-борея”, 1938). По-иному представлена тема истории Сибири в поэмах М. 1920-1930-х. Реальные факты истории Омска и Тобольска подаются без романтических прикрас, М. стремится к точности в передаче местных преданий (“Правдивая история об Увенькае”, 1935-1936; “Рассказ о русском инженере”, 1936; “Тобольский летописец”, 1937). Вместе с тем он раскованно домысливает семейную легенду (“Искатель рая”, 1937, об офене Лощилине, предке поэта), дофантазирует историю действительного посещения К.Бальмонтом Омска в 1911 (“Поэзия как волшебство”, 1939).

В 1940-х М. оттачивает поэтическое мастерство. Психологизм, точность деталей, пронзительно лирическая интонация, языковая пластика - эти черты свойственны многим стихам поэта (например, стих. “Балерина”, 1968). Пристальное внимание к мелочам, но умозрительность при изображении предметов, пейзажных зарисовках накладывают на стихи М. отпечаток философичности (“Вода”, 1946; “Листья”, 1951). Между тем героем М. становится человек вообще, даже все человечество, временем действия - современность, пространством - глобус, самим действием - переустройство мира (“Что-то новое в мире...”, 1948-1954). И это созвучно энтузиастическому настроению общества.

М. стремится к совершенствованию техники и доходит до того предела, на котором поэтика подчиняет себе тематику, не отменяя ее. Мартыновские “несвоевременные” стихи этого периода узнать чрезвычайно легко: они необычайно музыкальны изысканным подбором и построением рифм, а графическое членение текста только подчеркивает внутреннюю прорифмованность строк (“Вода/ Благоволила/ Литься!// Она/ Блистала/ Столь чиста,/ Что - ни напиться,/ Ни умыться.// И это было неспроста” - стих.”Вода”). Смысл идет за музыкой стиха, ассоциирование явлений - за подбором рифм. Вообще, рифмотворчество становится главной областью, в которой М. проявляет себя в эти годы. Поэт стремится обходиться минимальным количеством созвучий. Выискиваются и проходят через любого объема текст две пары рифм (“Мне кажется, что я воскрес...”, 1945; “Еще черны и ус, и бровь...”, 1946). М. усложняет поэтическую задачу - и чередование мужских/женских клаузул на всем текстовом пространстве представляет читателю практически сплошную рифму (“Атом”, 1948; “Что с тобою, небо голубое?..”, 1949). Часто появляются стихи с редкими рядами диссонирующих между собой групп рифм (“Пруд,/ Как изумруд,/ Только берег крут.// Грот,/ Но в этот грот/ Замурован вход.// Так/ У каждых врат/ Множество преград” - стих. “Рай”, 1957).

Стихи 1960 года показывают, что в творчестве М. наметился перелом. С этого времени все яснее обозначаются попытки М. угнаться за временем, за литературной модой “для масс”. С одной стороны, он публикует стихотворения на официально приветствуемые темы (“Октябрь”, “Учители”, “Революционные небеса”). М. вывел для себя формулу личного отношения к революции большевиков: Октябрь велик рождением свободного искусства (“Октябрь порвал немало уз,/ И, грубо говоря,/ Проветрились чертоги муз/ Ветрами Октября” - “Октябрь”). В дальнейшем он продолжал эксплуатировать эту удачно найденную мысль, с которой, впрочем, по-настоящему был согласен. Так, в сочиненном к юбилею стих. “Революция” (1967) М. утверждает, что эта “мечтательная” пора определила идеи Татлина, Шагала, Коненкова. Таково же отношение и к Ленину: под юбилейным пером М. он превратился в борца “за чистоту свободной речи” (“Чистота”, 1970). Стихи, посвященные Ленину, шаблонны: герой М. равен то герою Вознесенского (ср.: “Но Ленин вдруг в окно заглянет:/ -А все вопросы решены?” из стих. “Ленин”, 1965, - и “На все вопросы отвечает Ленин...” из поэмы “Лонжюмо”), то планетарного масштаба герою высокочтимого Маяковского (“Мысли и чувства Владимира Ленина,/ Те иль иные его размышления,/ И для соседей по космосу ценны” - стих. “Ленин и Вселенная”, 1968). При Сталине М. подобных “од” не писал.

С другой стороны, М. стремится и к моде на разного рода “актуальность”. В погоне за модой он еще бывает впереди других: например, в стих. “Тоху-во-боху” (1960) - предвосхищение многих черт поэтики Вознесенского. Пригодился М. и опыт журналиста: с этого времени все чаще появляются стихи, напоминающие проблемные статьи, в которых есть и элементы интервью, и позиция аналитика, и публицистическая заостренность вопроса (который, однако, “ни о чем”). Таковы стих. 1960-го “Я разговаривал с одним врачом...”, “Я провожал учительницу средней...” и др.

У поэта появляются странные “критические” стихи, в которых - совершенно в духе советской сатиры - нравоучительная банальность призвана камуфлировать необязательность, даже случайность критического объекта (“Где-то там испортился реактор...”, 1960; “Мои товарищи, поэты...”, 1963; “Радиоактивный остров”, 1963). А банальность приводит к бессмыслице. Так, в стих. “Ленинский проспект” (1960), задуманном как антивоенное, смысл тает от строки к строке: “Добрый мир,/ Который я люблю,/ Ты недавно вышел из окопов./ Я тебе чего-нибудь куплю/ В магазине изотопов”. Бессмыслица, в свою очередь, приводит к потере вкуса: “Девушки-шахточки, девушки-домночки,/ Девушки темные каменоломночки” (“Девушки”, 1963), - звучит прямолинейная восторженная фраза поэта, не равная ироничной олейниковской: “Для кого вы - дамочка, для меня - завод”.

М. упорно стремится выглядеть публицистичным, актуальным, но и желает связать актуальность со свойственными ему поисками новых средств обогащения своей поэтической техники - а получается вот что: “И ночь. И снова ветрено и сыро./ И вихри так сшибаются с листвой,/ Как будто бы над самой головой/ Плывет не лайнер в бездне буревой,/ А мечется, как смуглый ангел мира,/ Индира Ганди в шубке меховой” (“Газетная тема”, 1971). И уже почти не действенны попытки вернуться на стезю формотворчества, к использованию прежнего состава рифм (“Пахло летом, пахло светом...”, 1960; “На дворе как будто грянул гром...”, 1967; “Разумная связь”, 1970). Такие стих. конца 1960-х, как аллитерационные “Среди редеющего леса...” и “Черт Багряныч”, как “Келья летописца” с кольцующими каждый стих парами рифм (“В келье старец виден еле-еле./ -Отче, чем ты грезишь в недрах ночи?”), “технические” эксперименты с превращением прозы в стихи (“Мать математика”, 1964; “Проза Есенина”, 1966) - они являются скорее исключениями, нежели правилом. Редко возникает и необходимое гармоническое равновесие между музыкой стиха и возвышенным лиризмом, присутствующее, к примеру, в стих. “Томление” (1962). Причиной тому - метания М. между чисто “проблемными” эпическими строками и “техничной” лирикой. Однажды они приводят к прозрению: за молодым поколением русских поэтов не угнаться (“И все, что только лишь еще/ Хочу сказать, от них я слышу...”- стих. “Свои стихи я узнаю...”, 1970).

Обособленной в лирике М. 1960-1970-х выгядит тема искусства, представленная произведениями, до единого интересными. Рефлексию их автора вызывали и поэтическое творчество как таковое (сонет “Поэзия”, стих. “Рифма” и “Когда стихотворенье не выходит” 1967-го), и фигуры мастеров отечественного искусства (“Крест Дидло”, 1968; “баллады” конца 1960-х - начала 1970-х о земляке и товарище поэта композиторе В.Шебалине, о художниках И.Репине, Н.Рерихе), и важное значение деятельности русских литераторов (“Явленье Тютчева”, 1970; “Вздохи Антиоха” и “Законы вкуса”, 1972).

Такова необычная творческая судьба М., поэта, лучшая лирика которого была написана во времена, обязывающие к героическому эпосу, а худшие стихи - в период нового поэтического бума в России.

(1905 - 1980)

Из книги судеб. Леонид Николаевич родился 9 (22) мая 1905 года в Омске в семье техника путей сообщения, детство провёл на Великом Сибирском железнодорожном пути, в служебном вагоне отца.

В 1921-м ушёл из пятого класса школы, сменил множество занятий (от сельского книгоноши до члена геолого-разведочной экспедиции). В конце 1920-х - начале 1930-х в качестве корреспондента сибирских газет и журналов много ездил по Сибири и Казахстану. Опубликовал несколько очерковых книг. Его первые стихи печатались в омском журнале «Искусство», в журналах «Сибирские огни», «Сибирь», газетах «Омский водник», «Рабочий путь». Ранние стихи и поэмы Мартынова («Звериха», 1925; «Золотая лихорадка», 1926) противопоставляют дерзость мечты и чувство «праистории», связанное с поэтическим восприятием величественного и древнего простора Сибири, мещанско-обывательскому миру горожан времён НЭПа. В эти же годы у Мартынова пробуждается интерес к прошлому Сибири в его конкретных историко-бытовых деталях (поэмы «Старый Омск», «Адмиралтейский час», 1924; «Сестра», 1939).

Историческому прошлому «азиатской» России (с проекцией в настоящее) посвящён своеобразный цикл сюжетных поэм «Патрик» (1935), «Правдивая история об Увенькае» (1935-1936), «Рассказ о русском инженере» (1936), «Тобольский летописец» (1937), «Искатель рая» (1937), «Волшебные сады» (1938), «Исповедь Елтона», «Сказка про атамана Василия Тюменца», «Домотканая Венера» (все - 1939), баллад «Бусы», «Пленный швед», «Ермак» и др. Поэмы отличаются изощрённой фабулой, великолепным знанием фольклорного и историко-бытового материала, масштабностью историко-философского фона. «Я ощущал прошлое на вкус, цвет и запах», - говорил поэт.

Поэмы написаны в оригинальной стихотворной манере: классический размер передан длинной прозаизированной строкой, что наряду с естественными интонациями диалога приближает ее к гибкой форме народного раёшника. Своеобразными комментариями к поэмам являются художественно-исторические очерки в прозе «Крепость на Оми» (1939) и «Повесть о Тобольском воеводстве» (1945).

Стержневой мотив лирических стихов Мартынова тридцатых годов - сказочно-фантастическая тема Лукоморья, нашедшая завершение в сборнике с одноимённым названием (1945). Заимствованный из новгородских сказаний образ Лукоморья (Обской губы) символически многогранен. Поэт рассматривал свои произведения как единую стихотворную повесть о легендарной стране счастья. Послевоенная критика резко осудила «лукоморский» цикл за «вневременность» и «аполитичность», что привело к почти десятилетнему перерыву в публикации стихов поэта.

Со второй половины 1940-х гг. лирическое творчество Мартынова вступает в пору расцвета («Седьмое чувство», «Земля», «Мир»). Для героя его лирики тех лет характерно радостное ощущение внутренней свободы, желание взять на себя ответственность за судьбы мира и человечества («Мне кажется, что я воскрес...», «Царь Природы», «Дедал», «Люди», «Радиоактивный остров», «Европа», « Свобода»).

Стихи Мартынова аллегоричны. Многие из них посвящены смене времён года, природе в её вольно-стихийных и тревожных проявлениях. Описания природы иносказательно раскрывают мысль поэта о неизбежности обновления бытия и человеческих отношений («Вода», «Август», «Клинок», «Градус тепла», «Дуб», «Декабрь», «Дрёма луговая»). Предельно обобщённая форма выражения мысли и чувства сообщает стихам Мартынова поистине космический масштаб («Природа», «Гимн Солнцу», «Северное сияние», 1965). «Гордость за нашего современника, творящего, мыслящего, идущего непроторёнными путями, делающего чудеса и достойного этих чудес, составляет краеугольный камень творчества Л. Мартынова», - писал В. Луговской.

Первоисточник: сайт biography.5litra.ru

Вологодская ссылка

Когда эта тема была запретной, Мартынов мог ограничиться только намёком, рассчитывая на понимающих современников. В автобиографическом очерке «Мой путь» (1960) Л. Н. мимоходом замечает, что в начале 1930-х годов он «оказался» на русском Севере. И называет города: Архангельск, Вологда, Ярославль. Теперь известно: то была административная ссылка за принадлежность к литературной группе «Памир» (1928 - 1920). Мартынов не любил вспоминать это «дело», как и вынужденное выступление против Б. Пастернака в октябре 1958 года. Московские литераторы* , знавшие Мартынова, свидетельствуют о непреодолённом чувстве страха у поэта, тяжело пережившего террор сталинских времён. Три года ссылки в Вологде (1932 - 1935) оставили неизгладимый след в жизни Л. Н. Однако здесь же, в старинном русском городе, он нашёл и своё счастье, встретив Нину Анатольевну Попову, ставшую его другом и женой.

В объёмистом томе материалов по делу № 122613 о членах «Сибирской бригады»** сохранилось письмо Мартынова к руководству ОГПУ, представляющее несомненный интерес для будущих авторов жизнеописания поэта. Но, прежде чем представить его читателю, следует сказать, что в деле находится ещё один документ, который можно рассматривать как сопутствующее пояснение к письму-заявлению Мартынова. На бланке полномочного представительства (ПП) ОГПУ по Северному краю за № 18330 (апрель 1933-го) отпечатана служебная записка местных чекистов в Центр. В ней излагается суть ходатайства а/сс, то есть антисоветского ссыльного, писателя.

СПО ОГПУ (4-е отделение)

г. Москва

К № 59452 от 7/V11-32 г. препровождаем на Ваше распоряжение заявление а/сс литератора Леонида МАРТЫНОВА, находящегося в ссылке в Вологде, с его просьбой о предоставлении ему места ссылки в другом городе вне пределов Севкрая.

Сообщаем, что при отсутствии издания в Севкрае художеств. литературы, предоставить а/сс МАРТЫНОВУ работу по его специальности не представляется возможным, газетный заработок в условиях Вологды недостаточен.

ПРИЛОЖЕНИЕ: Упомянутое.

НАЧ. СПО ПП ОГПУ СК (Штейн)

Вр. НАЧ. 4-го отд. СПО (Бабаевский)

На документе резолюция московского начальника: «Можно направить в Ср. Азию. 24.IV».

Поскольку на служебной записке рядом с исходящим номером значится фамилия Коничева, то легко предположить, что чекист-писатель Константин Иванович Коничев (1904 - 1971), занимавший в то время руководящее положение в ПП ОГПУ Северного края, в меру сил и возможностей содействовал хлопотам Мартынова о перемене места ссылки. Но Л. Н. изменил первоначальное намерение, потому что коренным образом изменилась его личная жизнь.

Через ПП ОГПУ по северному краю

В ОГПУ (Москва)

От Леонида Николаевича Мартынова, литератора, высланного в Северный край, работающего в гор. Вологде, в редакции газеты «Красный Север».

ЗАЯВЛЕНИЕ

Я был выслан в 1932 году из Москвы в Северный край в результате вашего решения по делу литературной группы «Сибиряки». Срок ссылки - три года. Он кончится через 11 месяцев - 14 марта 1935 года.

В конце 1932 года и в начале 1933 года я подавал вам заявления с просьбой перевести меня в Среднюю Азию. Эти заявления были вызваны тем, что в начале своего пребывания в Северном крае я тосковал по привычной обстановке работы в азиатской части СССР, болел от перемены климата, не освоился с новой обстановкой работы. Ответа на свои ходатайства я в то время не получил. И после этого ходатайств не повторял, так как с лета 1933 года я вполне освоился с работой в Северном крае, вошёл в курс интересов края и вместе с партийными и общественными организациями Вологды, которые, проверив меня, допустили меня до работы, борюсь за превращение отсталого, глухого севера в север социалистический.

Считаю свою работу в Вологде работой полезной и для трудящихся края, и для себя лично как писателя. Кроме ежедневной оперативной работы в газете «Красный Север», кроме помещения статей, очерков и т.д., я написал и опубликовал в северном краевом журнале «Звезда севера» поэму «Торгуй, Двина!» и балладу «Три брата», заканчиваю большую поэму о Северном крае «Патрик», работаю над книгой художественных очерков «На юге севера». Это - книга о колхозниках, о социалистической перестройке сельского хозяйства, о соревновании Вологды с Ярославлем в животноводстве, о внедрении новых южных культур на полях севера, о кустарях-колхозниках, объединённых союзами промкооперации (кружевницы, судостроители, игрушечники, деревообделочники...)

Появилось несколько моих статей в краевой газете «Правда Севера».

Моя литературная деятельность не встречала дурной оценки здесь, в Вологде. Работой своей, ДЕЛОМ я хочу окончательно ликвидировать те политические ошибки, исправить те игравшие на руку врагам советского строя поступки, которые я сделал когда-то и за которые поплатился высылкой из Москвы.

Сегодня меня вызвали в спецсектор ГПУ и объявили, что место ссылки до конца срока мне переменят на Казахстан. Теперь это меня очень огорчило. Я рассматриваю это как ответ на мои ходатайства позапрошлого и прошлого года, когда я стремился в Среднюю Азию по причинам, указанным выше. Но теперь, как видите, обстоятельства резко изменились. Я чувствую себя полезным именно здесь, я изучил местную обстановку, под руководством северной партийной организации я хочу помогать трудящимся Северного края проводить в жизнь исторические решения XVII съезда партии, безусловно верную политику вождя партии И. В. Сталина.

Я прошу до конца срока ссылки оставить меня здесь, в Северном крае, в Вологде. Считаю, что перевод меня в Казахстан не принесёт пользы никому и ничему. Мне это, во всяком случае, не полезно, а вредно. Переезд, устройство на работу, освоение этой работы, устройство бытовых условий отнимут месяцы. А эти месяцы нужны мне на дальнейший сбор материалов и завершение книги, о которой я упоминаю. Так я и думал использовать те недолгие месяцы (уже годы!) ссылки, которые остаются. И после этого я, вероятно, буду продолжать работы по Северному краю, во всяком случае, с удовольствием и пользой для себя и других поработаю в газете «Красный Север», где я, по-видимому, не лишний.

Думаю, что моё ходатайство поддержат и руководитель газеты «Красный Север», и писательская общественность Северного края.

Переезд в Казахстан, кроме отрыва от работы над книгой и газетной работы, кроме потери драгоценного времени, ничего мне нынче летом не сулит.

ПРОШУ ОСТАВИТЬ МЕНЯ В ВОЛОГДЕ.

Пользуюсь в этом заявлении случаем заявить ещё раз, что я давно покончил со своими политическими ошибками и заблуждениями. Стараюсь доказать это своей работой. Единственно, что меня тяготит, - это позорное звание ссыльного. Не возбуждая в этот раз официального ходатайства о досрочном освобождении, я всё же заверяю вас, что, освободившись от позорного звания ссыльного, я буду продолжать начатую работу с ещё большей энергией и радостью.

Леонид МАРТЫНОВ

Итак, ни Средняя Азия, ни тем более Казахстан не привлекали ссыльного писателя. К тому временя он был уже женатым человеком. И мог с благодарностью написать о Вологде:

Из заявления в ОГПУ мы узнаём и о том, что Л. Н. хлопотал о своём досрочном освобождении, но безуспешно. В деле «бригады» эти письменные просьбы поэта отсутствуют, как, впрочем, отсутствуют и полтора десятка листов, указанных на последней странице пухлого тома. Зная чекистские методы работы, не приходится сомневаться, что листы были изъяты для уничтожения. Воланд ошибался: рукописи горят.

_________________

* Ст. и С. Куняевы. Растерзанные тени. М., 1995, c. 61. В.Огнев. Блики памяти. - «Знамя», 1997, № 12, c. 138 - 139.

** После смерти Сталина в фондах КГБ прошла очередная инвентаризационная зачистка, и дело сибиряков получило новые шифры: № 577559 и собственно архивный: Р-35052.

Мартынов Леонид Николаевич (1905 - 1980), поэт, переводчик.

Родился в Омске в семье техника путей сообщения, детство провел на Великом Сибирском железнодорожном пути, в служебном вагоне отца. Закончил 4 класса гимназии в Омске. Начал писать стихи гимназистом. Первая публикация в 1921 («Мы - футуристы невольные…» - в омском журнале «Искусство»). Был сельским книгоношей, участвовал в геолого-геодезических экспедициях, много ездил по Сибири, Семиречью, Туркестану.

«Опасный» интерес Мартынова к прошлому Сибири послужил в 30-е основанием для ссылки (и его друга поэта С. Маркова) на Север, в Вологду (образ «прохожего» в стихотворении «Замечали - / По городу ходит прохожий?..» (1935, 1945) - автобиографический).

По возвращении в Омск Мартынов пишет поэмы (первые поэмы: «Старый Омск», «Адмиральский час», обе - 1924): «Правдивая история об Увенькае, воспитаннике азиатской школы толмачей в городе Омске» (1935-36), «Рассказ о русском инженере» (1936), «Тобольский летописец» (1937), «Домотканая Венера» (1939), «Поэзия как волшебство» (1939) и др. В поэмах-повестях фабульная выдумка при исторической подлинности рассказа, глубокое знание фольклорно-этнографического, историко-бытового материала, многоголосье, масштабность историко-философского фона. Сибирь в эпосе Мартынова - страна цивилизации, творимой людьми разных сословий, возникшей на перекрестке культур многих народов; Сибирь в поэмах - земля, рождающая и принимающая под свое покровительство души сильные, яркие и свободные. Оригинальная стихотворная манера: классический размер передан длинной, прозаизированной строкой.

Первая книга Мартынова - «Стихи и поэмы» (1939) - вышла в Омске. В 1940 в Москве и Омске появились 2 сборника под заглавием «Поэмы». В сборниках «Лукоморье» и «Эрцинский лес» (оба - 1945) находит завершение сказочно-фантастическая тема Лукоморья, характерная для лирики 30-х.

Обвиненный послевоенной критикой в аполитичности и вневременности своей поэзии, певец Лукоморья почти на десятилетие был лишен возможности печататься. Широкая известность Мартынова началась с выходом сборника «Стихи» (1955), созвучного поре общественного обновления, раскрепощения человека, освобождения его от страхов: «…На деревьях рождаются листья, / Из щетины рождаются кисти, / Холст растрескивается с хрустом, / И смывается всякая плесень…/ Дело пахнет искусством. / Человечеству хочется песен» («Что-то новое в мире…», 1948, 1954); определяют основную тональность поэзии Мартынова книги стихов «Градус тепла», «Из смиренья не пишутся стихотворенья», «След», «Голоса» и др.

В сборниках «Новая книга» (1962), «Первородство» (1965), «Голос природы» (1966), «Людские имена» (1969), «Гиперболы» (1972) - явление поэта-лирика, утверждающего строить - в стихах - «свою державу», где он «заново все создает». Мартынов - летописец духовных сдвигов в сознании людей ХХ столетия; лирика - дневник состояний, в которых пребывало и еще пребудет человечество (стихи Мартынова дальнозорки). Эмоциональная реакция поэта на происходящее в мире рождается в лирике Мартынова как прямое следствие познания этого мира (читатель стихов приобщается к самому процессу познания - с точки зрения археолога, астронома, математика, биофизика и др.). В лирике Мартынова сильно выражено возрожденческое начало, мысль об ответственности человека за все происходящее, за судьбу Земли («Дедал», «Люди», «Мне кажется, что я воскрес…», «Царь природы» и др.).

В сборниках «Узел бурь» (1979), «Золотой запас» (опубл. 1981) - лирика итогов («…сделав все резкие выпады, / Ты медленно делаешь выводы»), к которым поэт приходит перед бездной вечности.